Ять пишет:
| цитата: |
Собрание сочинений
1. Бабушкин сундук. Сборник рассказов. 1974. 175 стр. (Год написания 1952 - ?)
2. Родина-Мать...Стихи. 1977. 190 стр. (Год написания 1952 - ?)
3. Прабкино учение. Сборник рассказов. 1977. 112 стр. (Год написания 1952 - ?)
4. Риг-Веда и Язычество. 1981. 264 стр. (Год написания 1953-1954)
5. Русский языческий фольклор. Очерки быта и нравов. 1982. 312 стр. (Год написания 1953)
6. Русская мифология. Очерки и материалы. (Год написания август 1954) 1982. 296 стр.
7. Материалы к предистории Русов. 1983. 212 стр. (Год написания 1967)
8. Русский христианский фольклор. Православные легенды. 1983. (Год написания 1954) 280 стр.
9. Славяно-русский фольклор. 1984. 160 стр. (Год написания 1960)
10. Фольклор на юге России. 1985. 181 стр. (Год написания 1960)
11. Славяне в Карпатах. Критика норманизма. 1986. 185 стр. (Год написания 1960)
12. О князе Кие, основателе Киевской Руси. 1987. 95 стр. (Год написания 1960)
13. Образование Киевской Руси и ее государственности. (Времена до князя Кия и после него). 1987. 120 стр. (+ Молодая гвардия, 7, 1993)
14. Предистория Славяно-Русов. 1988. 188 стр.
15. Дополнительные материалы к предистории Русов. 1989. 154 стр.
16. Сказы Захарихи. 1990. 224 стр.
17. Материалы к истории Крайне-западных славян. 1991
18. Гоголь и революция. 1992
19. Русский календарь. 1992
20. Достоевский и революция. 1979
21. Сказ о Святославе хоробре князе Киевском. Поэма. В 2 кн., 1986. Кн.1, 544с., кн.2. 408с. (Год написания 1935-1947) |
|
- И вы издали все его труды? - поразился я.
- Нет, пока только двадцать два тома. Но есть еще неизданное. Мой почтенный возраст торопит поскорее привести все в порядок, прежде чем я покину этот мир.
- Двадцать два тома?! Как же вы смогли, вам помогали?
- Нет, я все оплачивала сама, исходя из своих скромных возможностей. Я получаю две пенсии: одну бельгийскую за работу секретарем-машинисткой, а позднее мед-сестрой, а вторую американскую, где я тоже работала медицинской сестрой. У меня осталось американское гражданство, и раз в полгода я езжу туда. Вот на одну пенсию живу, а на вторую издаю Юрины книги. Трудно, конечно, приходится, вы видите - ничего лишнего. Но я дала Юрочке слово, поклялась, что сделаю все для издания его трудов
Впервые я встретился с Жанной Миролюбовой в августе 1996 года.
К этому времени мы с супругой работали над некоторыми уточнениями для третьего издания перевода "Велесовой Книги". Этой работой мы занялись по предложению ее исследователя и переводчика А.И. Асова. Узнав, что мы владеем немецким языком, Александр Игоревич дал нам адрес и телефон Жанны Миролюбовой и посоветовал с нею связаться, чтобы поподробнее изучить архивы ее мужа Юрия Петровича Миролюбова.
Списавшись с нею, мы вскоре получили из Германии посылку с книгами Ю. Миролюбова. Чтобы поблагодарить "мадам Жанну", я позвонил ей по телефону. К своему удивлению услышал уверенную и четкую речь, без всяческих признаков старческой шепелявости, дрожания голоса и тому подобного. А ведь в то время ей было уже восемьдесят восемь лет!
Я объяснил, что мы с супругой интересуемся историей древних славян, "Велесовой Книгой" и пишем роман об обретении уникальных "дощечек".
- Хотелось бы побольше узнать о вашем муже, его работе, о древних письменах, с которых он снимал копии, о вас и вообще о "той" жизни. Нам все очень интересно!
Четкий голос на другом конце провода произнес:
- Хорошо, если можете приехать, я буду рада вас видеть в любое время...
И вот, купив билет на брюссельский поезд, идущий через Аахен, я позвонил фрау Миролюбовой. Она ответила, что встретит меня.
- Я буду в светлом плаще, на голове - соломенная шляпка, а в руках будет книга стихов моего мужа "Родина-мать".
Я еще раз поразился ясности речи и четкости формулировок этой очень пожилой женщины.
Никогда, даже в самых буйных фантазиях, я не мог вообразить, что однажды отправлюсь в Германию в качестве исследователя славянской истории и что Брюссель, всегда ассоциировавшийся для меня со штаб-квартирой стран НАТО, будет интересовать меня как город, в котором жили русские эмигранты Федор Артурович Изенбек и Юрий Петрович Миролюбов, причастные к тайне старинных славянских "дощечек".
- Сколько времени ехать от Аахена до Брюсселя? - поинтересовался я у проводника.
- Пятьдесят минут, - ответил тот.
Поезд остановился. Подхватив сумку и выйдя на перрон, я сразу увидел маленькую женщину в шляпке, с книгой, которую она держала так, чтобы хорошо было видно название.
Женщина была вся такая аккуратная, светлая, почти невесомая, что походила на фею, вышедшую на пенсию (позднее она сказала, что весит всего тридцать пять килограммов).
- Фрау Миролюбова? Здравствуйте! - я поцеловал маленькой женщине руку, извиняясь, что не очень хорошо говорю по-немецки.
- Здраф-ф-фствуйте! - по-русски, с сильным акцентом ответила она.
Обмениваясь первыми фразами и поддерживая под локоть фрау Миролюбову, которая опиралась на палочку, мы пошли по стеклянному переходу
Дойдя до автобусной остановки, фрау опустилась передохнуть на скамеечку возле скульптурной группы лошадей.
- Артрит, - пояснила она, - нога причиняет боль, и я медленно хожу, из-за чего приходится терять много времени. Это не жалоба! - предостерегающе подняла она палец. - Просто я объясняю вам ситуацию...
Подъехавший автобус повез нас мимо старинных, замшелых готических соборов и домов, в основном еще довоенной постройки. Минут через десять - фрау живет в самом центре - мы вышли и оказались у одного из таких же старых пятиэтажных домов с кованой решетчатой дверью входа. С площадки вверх вела деревянная лестница, крашенная в красный цвет.
Я хотел помочь "бабушке" одолеть ступени, но она решительно отклонила помощь.
- Нет, я сама!
И стала подниматься, держась за перила и опираясь на свою палочку. Добравшись до третьего этажа и прочитав застывшее в моих глазах недоумение, она пояснила:
- Если я сейчас привыкну к вашей помощи, то потом, когда вновь останусь одна, мне будет еще тяжелее...
Эти слова вызвали у меня чувство глубокого уважения к женщине, привыкшей много лет жить в одиночестве и рассчитывать только на свои силы.
Белая дверь с надписанной фамилией хозяйки распахнулась, и, переступив порог, мы оказались в двухкомнатной квартире с высокими потолками, крохотной кухней, коридором и совмещенным санузлом. Проведя меня в кабинет и предложив оставить вещи, фрау Миролюбова удалилась в свою комнату переодеваться.
Я окинул взглядом кабинет. Большое окно с жалюзи выходило на крохотный дворик. У окна стоял письменный стол, весь занятый книгами и двумя старинными печатными машинками. Справа - шкаф для одежды, старый, как и прочая мебель, слева - кровать, покрытая синим мохнатым покрывалом. Между кроватью и стеной что-то обитое той же тканью. На первый взгляд, это "нечто" походило на спинку от дивана. Над кроватью висела писанная маслом картина "Пастушок в Альпах", изображавшая молоденького юношу с палкой рядом с белыми овцами. Далее - шкаф с книгами и еще один шкаф, стеклянный, доверху набитый папками с надписями на французском. Огромный старый чемодан довершал убранство кабинета. Вошла уже переодетая фрау Миролюбова.
- Ф...алэ..нтин...как ваше отчество?
- Сергеевич, но лучше просто по имени.
- О, нет! - возразила хозяйка. - Мне нравится русский обычай называть людей по имени-отчеству, - это ведь память о родителях. Жаль, что у нас так не принято. Мое имя Иоганна, по-французски Жанна, но знакомые - из славян - называют меня Галина Францевна...
- Хорошо! - обрадовался я, так как мне тоже не очень нравилось официальное "фрау", а Галина Францевна - имя родное, привычное и, главное, оно было приятно хозяйке.
- Я сейчас приготовлю и накрою стол, - сообщила она.
- Не беспокойтесь, пожалуйста, я не голоден...
Но в этом доме уважение к русским обычаям распространялось не только на отчество.
- Только, простите, я совсем не умею готовить, - извинялась хозяйка. - Это Юра прекрасно готовил разные русские блюда - борщ, котлеты, блины, а я просто "осёл на кухне"! - последнюю фразу она произнесла по-русски.
Я даже растерялся от столь суровой самооценки, а Галина Францевна повторила уже на немецком: "Йа, Йа, эзель ауф дер кюхе...".
Открытость, радушие и вся обстановка в доме были скорее русскими, чем немецкими, и у меня отлегло от сердца, - значит, общий язык будет найден. Странно только, - подумалось мне, - что Юрий Миролюбов за тридцать четыре года совместной жизни не научил жену русскому языку.
Пока хозяйка собирала на стол, я осматривал вторую комнату. Она была больше кабинета и обставлена такой же скромной мебелью, - потертый диван, кровать, кресла, небольшой газовый камин в углу. На стене напротив двери картина с молодыми женщинами, пьющими чай в саду.
Как и в кабинете, здесь тоже везде были книги, журналы, газеты на французском, немецком, английском языках.
Галина Францевна пригласила к столу, на котором помимо прочего стояла бутылка красного французского вина.
"Значит, мой "презент" будет кстати!" - я принес белое виноградное вино и несколько баночек варенья - изделия моей супруги. Вслед за тем вручил хозяйке две миниатюрные деревянные шкатулочки, журналы с публикациями Юрия Миролюбова и два издания "Велесовой Книги" - киевское и московское.
Киевское издание было лаконичным - в черной матерчатой обложке с золотым тиснением, без иллюстраций и фотографий. Московское издание Александра Асова содержало старославянские орнаменты, восстановленный древний текст и фотографии людей, причастных к исследованию этого памятника.
Галина Францевна взяла шкатулки.
- О! Как красиво! Замечательно! Я рассмотрю это после обеда.
Поблагодарила за книги. И хотя читать их она не могла, но разглядывала с огромным интересом, особенно фотографии, узнавая давних знакомых. Перевернув очередную страницу, она вдруг оживилась, глаза блеснули, и по лицу пробежала светлая волна, как дуновение чистого степного ветра по ковыльной степи.
- О! Изенбек!..
- Вы хорошо его знали?
- Да, мы жили в Брюсселе на одной улице. У нас была Брюгман-авеню 510, а у Изенбека 522. Он часто бывал у нас, а мы с Юрой у него. - Юрий Петрович с Изенбеком часто говорили о древних дощечках? - не удержался я.
Галина Францевна беспомощно развела руками.
- Не знаю, они ведь говорили между собой по-русски...
- А каким был Изенбек? - опять полюбопытствовал я.
- О-о, это был высоко интеллигентный, очень культурный человек! Красивый внешне, голубоглазый, ростом небольшой, сухощавый. Но какой сильный характер! Много говорить не любил, часто бывал угрюм, даже резок. Вино любил. Юра почти не пил, а если случалось, то быстро пьянел. А Изенбек пил много, да еще употреблял кокаин, к которому пристрастился в последние годы Гражданской войны, - понизив голос, сказала Галина Францевна.
- Но он был великолепный художник! - добавила она. - Очень много работал. Свою квартиру - гораздо больше нашей - почти всю превратил в мастерскую, для себя оставил только крохотную комнатку-нишу, где были железная кровать, стол, стул и печь, которая топилась углем. Да вот, взгляните - это его картины. И та, что висит над кроватью, где вы будете спать, тоже его.
- У вас осталось четыре картины Изенбека?
- Нет, около шестидесяти. В кабинете, в большом ящике и еще между вашей кроватью и стенкой обшитые тканью. Юра приглашал специалистов, они оценили картины как очень высокохудожественные работы. Но мы вами заговорились, давайте обедать!
С трудом, морщась от боли, хозяйка устроилась за столом, наполнила вином округлые бокалы. По вкусу оно напоминало сухое молдавское.
Ели сыр, картошку-пюре из пакета быстрого приготовления, поджаренные кусочки мяса, которые Галина Францевна называла "котлетами". Дошла очередь и до "презента".
- Каждый день за обедом я выпиваю бокал вина, но сегодня, ради гостя, выпью два, не возражаете?
Отведав янтарной жидкости с игристыми пузырьками, она восхитилась:
- Ваша жена пишет стихи, варит варенье, умеет делать прекрасное вино, - это все так замечательно! Юра рассказывал, что у них тоже было большое хозяйство и яблоневый сад.
После второго бокала разговор стал более непринужденным. Галина Францевна расспрашивала, где мы живем, чем занимаемся, сама охотно отвечала на вопросы, увлекаясь воспоминаниями, которых я старался не прерывать, лишь иногда уточнял детали.
Оказалось, что "мадам Жанна" происходила из старинного немецкого дворянского рода, проживавшего в Бельгии, но обедневшего, поэтому средства для существования они зарабатывали сами. Родители были образованными людьми, сумевшими привить своим шестерым детям любовь к музыке, поэзии, литературе. Когда они с Юрием впервые встретились, в 1934 году, она работала секретарем-машинисткой, с увлечением читала Льва Толстого и Достоевского, открывая для себя русских как глубоких философов и необычайно интересных людей. Такого человека она увидела и в Юрии. Затаив дыхание, слушала его рассказы о жизни, нелегкой судьбе. Перед ее глазами вставали необъятные просторы России, где развертывалась трагедия Гражданской войны, после которой многим представителям интеллигенции пришлось покинуть Родину и скитаться по Египту, Африке, Америке, Европе.
На ресницах Жанны дрожали слезы сострадания к этому еще довольно молодому, но так много вынесшему и пережившему человеку. Он заворожил ее навсегда, и она, невзирая на недовольство родных, вышла за него замуж, поселившись в Брюсселе, в русском районе "Юккль". В их двухкомнатную квартиру на Брюгман-авеню приходили эмигранты из России - умные, интеллигентные люди. Общаться с ними было легко, почти все хорошо говорили по-французски.
- Там была даже русская церковь. Вот она, - Галина Францевна указала на картину, висевшую справа от двери, - тоже работа Изенбека...
В отличие от остальных, светлых и романтических картин, эта была мрачноватой. Снег на земле и крышах только добавлял холода, на душе становилось зябко и неуютно.
Я заметил, что старушке все труднее говорить. После прогулки, вина и обеда ее явно клонило ко сну.
Почувствовав мой взгляд, она встрепенулась:
- Я, знаете, после обеда обычно сплю час-полтора, извините...
- Ну и прекрасно, я тоже отдохну немного, - поддержал ее я, не желая менять привычного распорядка дня хозяйки.
Уйдя в кабинет, я прилег, обдумывая то, что услышал. Еще раз оглядел комнату. Значит, картины на стенах и вот эти зашитые в синюю ткань, что у меня под боком, созданы тем самым художником Али Изенбеком, который нашел уникальные дощечки под Харьковом и вывез в Брюссель. И я теперь могу коснуться полотна, ощутить энергию пальцев и мысли мастера, запечатленные маслом на долгие времена. Только что я беседовал с женщиной, которая связала меня с прошлым и людьми, жившими в нем. Вот здесь, за этим столом, на этой печатной машинке Юрий Миролюбов делал машинописные копии древних текстов. За стеклянными дверцами шкафа в объемных папках лежат его рукописи, которые я могу посмотреть. Фантастика! Однако все это происходило на самом деле.
В коридоре послышались шаги, щелкнула дверь ванной, снова шаги. Но я не спешил выходить. Галина Францевна попросила меня утром и сразу после обеденного сна не выходить из комнаты, пока она не постучит в дверь.
- Я должна привести себя в порядок, вы понимаете?
Меня восхитила эта просьба настоящей француженки. Женщина - она в любом возрасте женщина и просто не может позволить, чтобы мужчина увидел ее в беспорядке сразу после сна.
Наконец послышался условный двойной стук.
- Вы не спите?
- Нет, читаю.
Закончив абзац, я вышел в коридор и увидел в соседней комнате Галину Францевну, сидящую на своем месте за столом. Вооружившись большой старинной лупой, она рассматривала шкатулки.
- Шён, зер шён! Вундербар! - приговаривала она.
Нам с супругой, когда мы выбирали подарок на художественном рынке, тоже понравились именно эти шкатулочки. Лаконичная роспись прекрасно сочеталась с деревом и не подавляла его естественной красоты и фактуры.
Затем также внимательно и бережно Галина Францевна стала перебирать журналы и книги, в которых говорилось о ее муже.
- Мы с женой пишем роман об истории обретения древних дощечек и о людях, к ним причастных. Расскажите, пожалуйста, о Юрии Петровиче и о себе, - попросил я, подсев к столу.
- О-о-о! - в своей привычной манере восхищения протянула Галина Францевна. - Он был гений! Историк, философ, величайший поэт эмиграции, а я кто? Просто "маленькая Галичка", как он меня называл. Тогда были трудные времена, Юра потерял работу. Но он очень много работал дома, писал стихи, рассказы, книги, - он был мастером короткого рассказа. А его познания в античной истории были вообще потрясающими! Вы же видите тот шкаф - он полон Юриных рукописей.
- И вы издали все его труды? - поразился я.
- Нет, пока только двадцать два тома. Но есть еще неизданное. Мой почтенный возраст торопит поскорее привести все в порядок, прежде чем я покину этот мир.
- Двадцать два тома?! Как же вы смогли, вам помогали?
- Нет, я все оплачивала сама, исходя из своих скромных возможностей. Я получаю две пенсии: одну бельгийскую за работу секретарем-машинисткой, а позднее мед-сестрой, а вторую американскую, где я тоже работала медицинской сестрой. У меня осталось американское гражданство, и раз в полгода я езжу туда. Вот на одну пенсию живу, а на вторую издаю Юрины книги. Трудно, конечно, приходится, вы видите - ничего лишнего. Но я дала Юрочке слово, поклялась, что сделаю все для издания его трудов. Он умер на корабле "Виза" шестого ноября 1970 года по пути из Америки в Европу...
Когда я первого марта 1971 года сняла эту квартиру в Аахене, то хотела тотчас приняться за работу. Купила шкаф и сложила в него Юрины рукописи, - шкаф оказался забитым доверху. Больше, несмотря на мое огромное желание, я ничего сделать не могла, - ни разобрать, ни классифицировать. Я открывала этот шкаф, начинала горько плакать и закрывала снова. Так длилось много месяцев. Я чувствовала себя покинутой всем миром.
Но однажды позвонил знакомый, который через кого-то узнал, что мой муж умер, и захотел приехать, чтобы выразить соболезнование. Этим знакомым был Николай Федорович Скрипник, украинец по происхождению, которого мне послало само небо. Я ему рассказала о смерти мужа на корабле и о моем обещании опубликовать его труды. Я заливалась слезами и говорила, что мне до сих пор не удалось приступить к этой грандиозной работе. Я позвала его в другую комнату и открыла шкаф. Господин Скрипник взглянул туда, потом на меня, снова туда и сказал: "Я разберу архив!" И уже через неделю мы приступили к разборке рукописей. Была осень 1971 года.
После перерыва (господин Скрипник какое-то время занимался своими делами) он вернулся, и в феврале 1972 года началась настоящая работа. Шесть недель ежедневно с девяти утра (я - до десяти вечера, а Николай Федорович - до рассвета) мы разбирали материалы, покуда более-менее не привели их в порядок. После этого Скрипник уехал, а я начала подробную классификацию. Я по-прежнему работала с девяти утра до десяти вечера и буквально вынуждала себя лечь поспать.
Наступил конец октября. Время шло, и обещание, данное мужу, не оставляло меня в покое. Я давно решила, что первым будет опубликован сборник коротких рассказов "Бабушкин сундук". Именно этот рассказ прочел мне муж, когда мы познакомились. После этого я непременно хотела издать том его стихов и уже отправила материалы в Мадрид, со дня на день ожидая ответ, когда пришло известие, что издатель умер. Это был еще один удар! В конце концов книга была издана в Мюнхене. С изданием каждой книги приходилось преодолевать большие психологические да и материальные трудности. Особенно болезненным был уход из жизни людей, с которыми я сотрудничала. Я выражаю сердечную благодарность всем, с чьей помощью удалось опубликовать Юрины книги.
- Да, те сведения, которые Юрий Петрович приводит в своей прозе, статьях, невероятно важны, во многом уникальны. Поэтому, - продолжил я, - хочу выразить вам величайшую благодарность за то, что смогли сохранить и издать наследие мужа. Вы - великая женщина, и мы преклоняемся перед вашим подвигом.
- Нет, нет! - протестующе взмахнув руками, засмеялась Галина Францевна, - я только "маленькая Галичка", великий человек-это Юра. Если бы могла, я бы постави-ла ему памятник. Еще тогда, в семидесятом, он сказал: "Передашь мои труды на Родину, когда там не станет большевиков". Разве кто мог представить, что такое возможно? А теперь скажите, что он не великий пророк!
Глаза старой женщины горели от гордости за мужа. Я стал подробнее расспрашивать о Юрии Петровиче, его привычках, характере.
- Любил бывать в компаниях, - отвечала Галина Францевна, - обсуждать исторические и философские вопросы. Как я уже говорила, пил редко, курил, но в последний год по совету врачей бросил. Вообще его можно назвать большим ребенком: он был по-детски обидчив и вспыльчив. В такие моменты мог нагрубить и это, конечно, меня обижало...
Мы проговорили допоздна. На следующий день Галина Францевна, как радушная хозяйка, предложила осмотреть город.
- Но вам, наверное, это будет тяжело? - осведомился я.
- Пустяки! Махнула рукой "бабушка". - Мне все равно нужно прохаживаться, а если я устану, посидим где-нибудь. Вы непременно должны увидеть наш знаменитый Аахен-Дом, Ратхауз, марктплатц. Как же так - быть в нашем городе и не посмотреть? О нет, пойдем обязательно! Тем более, что с вашим приездом установилась замечательная солнечная погода, а перед этим все время шли дожди и дул резкий ветер...
К моему удивлению, Галина Францевна действительно довольно споро шла рядом, опираясь на мой локоть. То и дело останавливаясь, она указывала палочкой, куда нужно смотреть, с увлечением исполняя роль экскурсовода.
Полюбовавшись массивным зданием ратуши, похожей на замок, увенчанный шпилеобразными башенками, мы направились к аахенскому собору, который по-немецки именуется просто и понятно для русского слуха - "Дом".
Мы шли мимо почерневших и позеленевших за двенадцать веков стен, мимо чугунных решеток и оград, помнящих тонкое пение арбалетных стрел и звон клинков, свист пуль и дробный цокот картечи, оркестры мирных времен, когда отдыхающая публика фланировала вдоль улиц, а также музыку военных бравурных маршей и четкий ритм эсэсовских сапог по этим древним каменным плитам.
Пройдя ворота, мы вошли в храм. Прохлада, полумрак и покой резко контрастировали с теплым солнечным днем. Толстые каменные стены надежно отгораживали внутренний мир обители, как бы храня законсервированное время.
Осмотрев центральное помещение и заглянув в одну-другую капеллу, где молились редкие посетители, мы с Галиной Францевной покинули Аахен-Дом и медленно пошли по улочке. Затем присели у одного из кафе на легкие пластиковые стулья. Отсюда открывался прекрасный вид на собор. Отчетливо выделялись три его главных части: вход, увенчанный острым высоким шпилем, ребристый купол над центральной частью и длинная "шалашеобразная" крыша над алтарем, а также "прилепившиеся" сбоку крыши капелл.
- Вам понравился Аахен-Дом? - спросила Галина Францевна.
- Это история, - ответил я, - а она такова, какая есть, и тем самым ценна для людей.
- Фалентин Сергеевитщ, а как вы, вообще, относитесь к религии?
- Философски, - пошутил я, но тут же добавил, - в последнее время мне стала близка наша древнеславянская система мировоззрения.
- А я католичка, но не очень прилежная, хотя иногда хожу в церковь. Но раз в год осенью обязательно езжу в Раерн, на могилу мужа. А шестого ноября еду в русскую церковь в Брюсселе и заказываю панихиду, потому что это день его смерти. Юра был верующим человеком, вы же знаете, его отец и дед были священнослужителями православной Церкви.
Она произнесла "ортодокс", и мне подумалось, что "православие" чисто русское, славянское понятие, оно не существует в переводе, поскольку "право-славие" есть "прославление Прави" - основного закона Бытия в философии древних русов. Так и понятие Триглава, перешедшее в образ Святой Троицы, и древние праздники, и многие обычаи - все это оттуда, из неведомых глубин прошлого.
Вечером, как и накануне, я занялся просмотром архива Юрия Петровича Миролюбова. А на следующий день уже предстоял отъезд. С утра мы сходили в нотариальную контору, где Галина Францевна познакомила меня со своим нотариусом, пожилым аккуратным немцем.
- Я хочу дать вот этому молодому человеку и его супруге разрешение на публикацию трудов моего покойного мужа.
Услышав, откуда я прибыл, нотариус оживился:
- О! Я помню Россию! У меня вот здесь, - он похлопал себя по левому бедру, - до сих пор сидит русская пуля!
Казалось, он этим гордился...Документы были оформлены очень быстро.
Дома - прощальный обед и укладка вещей. Собрав ненужные бумажные обертки, я спросил, куда их выбросить.
- Выбросить? Что вы! Это же бумага! Леса нужно беречь! - Галина Францевна аккуратно разгладила каждый листок и сложила в стопку. - Я потом сдам, и они пойдут в переработку.
Перед выходом посидели "на дорожку", - еще один из неукоснительно соблюдаемых здесь русских обычаев.
Я поблагодарил за все, искренне тронутый заботой и гостеприимством. Поднял увесистую сумку с подаренными Галиной Францевной книгами ее мужа. Потом мы пустились вниз, где нас уже поджидал бежевый "мерседес" - такси, - и через несколько минут вышли у вокзала.
Прощались мы с Галиной Францевной так, словно были знакомы не три дня, а три года. Троекратно поцеловав меня и смахивая набегающую слезу, она не хотела уходить, пока не отправится поезд. Стоя в тамбуре, я уговаривал ее идти, не натруждать больную ногу, но она и слушать не хотела.
Мягко, почти незаметно тронулся состав, и хрупкая фигурка Галины Францевны, машущей вслед поезду под начавшим моросить мелким дождиком, стала быстро удаляться и скоро исчезла совсем.
Уже давно скрылся из виду небольшой уютный Аахен, остался позади шумный Кельн, проплыл мимо нас его величественный собор, а перед моими глазами все стоял образ "маленькой Галички" - удивительной женщины, ставшей для нас живым связующим звеном между историей прошлого и днем нынешним. И я вдруг ощутил, что, прикоснувшись к врученным мне Галиной Францевной "нитям времен", я отныне ответствен за неразрывность этой связи минувшего с грядущим.
Валентин и Юлия Гнатюк. Хранительница сакральных книг. Наука и религия. март 2001 с.10-19 http://kirsoft.com.ru/mir/KSNews_404.htm 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
